Синемафия

Клифф Мартинес предупреждает: второй сезон «Больницы Никербокер будет мрачнее

7 июля 2015; источник: HitFix

Композитор «Больницы Никербокер» рассказывает о своей работе над сериалом, над фильмами Николаса Виндинга Рёфна, коллекции инструментов и сложных отношениях с рекламой.

Клифф Мартинес прямо сейчас работает над саундтреком ко второму сезону «Больницы Никербокер» для Стивена Содерберга, обдумывает музыку для «Неонового Демона» Николаса Виндинга Рёфна и по меньшей мере видел сценарий фильма Хармони Корина «Западня», который, похоже, будет его следующей работой.

Эти имена сыграли важную роль в росте востребованности Мартинеса как композитора (хотя он почему-то не может отказаться и от отдельных коммерческих проектов, черт побери). Сплетая органические, странные инструменты с электроников, композитор нашел в этих странных, опережающих время, обладающих интуицией режиссерах соратников по творчеству.

Мартинес уже появлялся на страницах HitFiх после того, как создал холодный, мрачный и величественный санудтрек для кровожадного «Только Бог простит». Его электронный саундтрек к драме Cinemax «Больница Никербокер» так великолепен, что дорожки заслуживают самостоятельного прослушивания.

Ниже приведена сокращенная версия интервью с Мартинесом о том, как у него дела со всеми мрачными проектами; чем ребята из рекламы похожи на Тио Саламанку из «Во все тяжкие»; и о том, каково это — жить с терменвоксом.

---

Как изменились ваши рабочие отношения Николасом после «Только Бог простит?»

Я работал над документальным фильмом его жены о нем и съемках «Только Бог простит.» Не хочу сказать, что это был проект Николаса — это был проект Лиз. Но это был фильм о нем и о процессе создания фильма. Это было нечто, к чему я был очень близок.

А потом мы сделали все рекламные ролики автомобилей «Линкольн» с Мэттью МакКонахи. В мире рекламы режиссеры и музыкальный отдел, похоже, не много друг с другом общаются, потому меня в основном увольняли с работы при съемках роликов. Они нанимают меня, а потом кто-то еще приходит и говорит: «Ну, и чья это идея? Мне не нравится этот парень».

Думаю, я работал над полудюжиной роликов, и меня, кажется, уволили с четырех или пяти из них. Только «Линкольн» и выжил, там моя музыка добралась до самого финиша.

Но я на самом деле еще не начал работу над «Неоновым Демоном». Я видел сценарий, но это всегда очень отличается от конечного результата.

При работе над «Только Бог простит», он [Николас Виндинг Рёфн — прим. ред] посылал мне ранние версии сценария, черновики, я видел ежедневные изменения, видел, как это строится с нуля. И я знаю, — по крайней мере, из этого фильма — что сценарий не очень важен для Николаса. По крайней мере с последним есть много изменений и импровизации, и итог не так уж похож на сценарий. Я подозреваю, что с «Неоновым Демоном» будет так же, или Николас на самом деле так и сказал на днях. Я не знаю. Кто знает, каким будет фильм? Я еще не нырнул в процесс с головой.

Мне очень любопытно узнать, как он описывает вам фильм до и после того, как вы начинаете знакомиться с материалами. Бывает ли иногда шоком сравнение «до» и «после»?

Такое было с «Только Бог простит», потому что в сценарии были только диалоги. В сравнении со сценарием то, что я увидел, было практически немым кино. Многое из того, что относилось к развитию персонажей, исчезло. Значительная часть сюжета исчезла. Фильм стал куда более визуальным, не настолько глубоким, как если бы при переводе романа на экран его упростили. «Только Бог простит» был практически арт-инсталляцией.

Так что я не знаю, что будет в итоге. Он уже предупредил меня, что его отношения со сценарием вроде как идут касательной. Посмотрим.

Вы когда-нибудь замечали, чтобы выбор звука и музыкальных настроений зависел от актеров и актрис, с которыми он работает?

Господи, не думаю. В «Только Бог простит», кажется, я слышал, что Николас говорил о том, как Райан [Гослинг — прим. ред] повлиял на выбор некоторых песен и общего музыкального направления. Но я с Райаном Гослингом никогда не встречался, и его влияние на фильм для меня, если оно и было, оказалось не прямым.

Хотя, знаете, на самом деле нет. Дело не в кастинге. На меня влияют персонажи. На меня влияет сюжет. На меня влияет место и эпоха, где происходит фильм.

Я только что прочитал интервью с Джорджио Мородером. Он пошутил: «Я был удивлен, когда услышал саундтрек «Драйва». Они не могли просто взять часть дорожек из «Людей-кошек»?" Мне любопытно, оказал ли на вас влияние Джорджио Мородер? И вы раньше слышали о том, что он сказал?

Я не помню саундтрек «Людей-кошек». Часто люди к вам подходят и говорят подобное. Я помню, когда я еще был в Red Hot Chili Peppers, к нам подошел музыковед и сказал: «Это так здорово, что вы, ребята, подражаете The Meters. Они моя любимая группа». А никто из нас никогда не слышал о The Meters. А уже для нашего второго альбома мы сделали кавер песни The Meters, потому что мы все влюбились в их музыку постфактум.

Об этом сравнении я раньше слышал. И задним числом я начал слушать «Лицо со шрамом» и саундтрек Джорджио Мородера к «Американскому жиголо». Так что я только недавно послушал впервые или повторно некоторые саундтреки Джорджио Мородера. Я вижу сходство, но… Я не пытался подражать ему в то время, но, полагаю, что «Драйв» полностью подражание — я, безусловно, согласен, что это не полностью оригинальный звук или стиль. Это немного оммаж восьмидесятым, и это было сделано намеренно.

Я люблю ваш саундтрек «Больницы Никербокер», потому что и музыка, и звук в целом так сильно отличаются от эпохи — и, тем не менее, ощущаются как родные. Вы работаете над вторым сезоном прямо сейчас? Или уже закончили?

Нет, до конца еще далеко, я едва приступил. Я в середине мая получил первый монтаж десяти эпизодов и только начал.

Я некоторое время наблюдал, следил за ежедневными изменениями. Но теперь у меня есть сценарии, и я погрузился в них. Кажется, похоже на первый сезон: там есть наркотики и отвратительные операции. И многие темы по-прежнему затрагиваются: массовая ассимиляция на рубеже века, технологические инновации, расизм, мужской шовинизм — всё на месте.

Всё, что дети любят.

Да, все мрачные составляющие на месте. Но, как и в большом количестве других сериалов, сюжетные линии всех персонажей всё более развиваются. Мне кажется, что сериал уже не так ориентирован исключительно на Клайва Оуэна. Похоже, все остальные тоже подключаются, и сюжет превращается в общую, более длинную и серьезную линию. Стивен снял все десять эпизодов, так что они опять так же хороши.

Хочет ли Стивен радикальных изменений, или саундтрек должен быть в том же ключе? Были ли какие-то пожелания?

Единственной большой подсказкой от Стивена было то, что сезон будет более мрачным. Он сказал: «Продолжайте в том же духе, но будут места, где всё станет куда мрачнее». Я этого пока не видел — но, мне кажется, трудно придумать что-то мрачнее, чем беременная женщина, умирающая на операционном столе, или застрелившийся врач.

Были ли какие-то проблемы в работе над первым сезоном, которых вы смогли легко избежать в работе над вторым? Что было самым трудным в работе над таким количеством эпизодов сериала на кабельном канале?

Две вещи, я полагаю. Во-первых, любой проект поначалу — это чистая страница. Вы определяете стиль, подход, инструменты, гармонический язык. Это довольно большой объем работы, и там мы допускали ошибки. Вам приходят в голову идеи, которые не работают, вы отбрасываете их и начинаете планировать заново. Таким образом, первые музыкальные номера определяют весь стиль сериала, и создать их — самое сложное.

С «Больницей Никербокер» было сложно, потому что возникла идея сделать музыку современной и электронной. Это была идея не Стивена, чья-то еще — но не моя. Я как раз этим и занимаюсь, я чувствую себя комфортно в этом жанре. Но выбрать такую музыку для исторической драмы — это было потрясением, я не был полностью убежден в правильности решения. Только через два-три эпизода я почувствовал себя комфортно в этой стилистике и уверился, что всё идет как надо.

Но самая большая проблема при переходе от работы над художественным фильмом к работе над сериалом — это нагрузка. Каждое утро завариваешь кофе и начинаешь работать над практически десятичасовым фильмом. В какой-то момент это был один эпизод в неделю. Сначала — небольшой разбег, а потом темп возарасает до обработки целого эпизода за неделю. Вы отказываетесь от социальной жизни. Вы отказываетесь от полноценного сна, и в вашей жизни не остается ничего, кроме еды, сна и работы. И с этой точки зрения это было куда сложнее, чем просто художественный фильм.

И вы решили повторить этот опыт.

Я думаю, что со вторым сезоном исчезает проблема определения стиля, это мы уже сделали. Так что осталось запастись силой и выносливостью, будем работать методом проб и ошибок. Я надеюсь, что будет, в некоторых отношениях, проще, потому что мы точно знаем, каков должен быть стиль. Будет то же самое, но по-другому.

Еда, сон, работа. Есть ли в вашей жизни какие-то привычки, которые помогают творческому процессу?

Мне очень хорошо работать либо сразу после пробуждения, либо незадолго до того, как уснуть. Тогда вы так близко к собственному бессознательному, откуда мы и получаем все хорошие идеи.

Так что я просыпаюсь утром и прежде чем ответить на электронную почту, или приготовить завтрак, или принять душ, или сделать что-нибудь — спускаюсь и продолжаю работать над тем, над чем сейчас работаю. Как говорится, нужно переспать с проблемой — и утром, когда ваш разум открыт и пуст, и приходит решение. Ну, или поздним вечером, прежде чем лечь спать — еще и тогда у меня выходят мои лучшие вещи.

Вы плотно работаете с Рёфном и Содербергом. С кем еще вы бы хотели поработать?

Обычно я отвечаю, что хочу работать со следующими Ником Рёфном и Стивеном Содербергом. На этом уровне уже у многих есть серьезные моногамные отношения с композиторами. Я не хочу говорить: «О да, я хотел бы работать с Дэвидом Финчером», это будто в драку лезть. Но всякий раз, когда я вижу действительно отличный фильм кого-то мне неизвестного, я говорю себе — «Господи, хотел бы я с ним поработать».

На выходных я увидел прекрасный фильм 2006 года под названием «Вторжение динозавра».

«Вторжение динозавра» [режиссер Пон Чжун Хо], да.

С этим парнем я бы хотел поработать. А в прошлые выходные я, наконец, увидел «Из машины». С этим парнем я бы хотел поработать. А еще раньше я посмотрел «Бабадук» — и с этой девушкой я бы тоже хотел поработать. Так происходит все время.

Очевидно, что вы научились играть на многих музыкальных инструментах за прошедшие годы. Есть ли какой-то инструмент, игрой на котором вы бы хотели мастерски овладеть?

Нет, «мастерски» — слишком сильное слово для моего подхода к музыкальным инструментам. Я работающий бывший панк-рок-музыкант. Я не беру гитару и такой — «О, я никогда не играл на этом раньше». Я собираюсь создать группу. Вот как я отношусь к моим инструментам.

Есть ли в вашей коллекции какие-либо инструменты, приобретением которых вы сейчас гордитесь?

Я получил терменвокс в этом году.

О, круто. И звучит адски сложно.

Малейшие, мельчайшие движения вашей руки могут изменить ноту, и вместо диеза вы получите бемоль. Но это удивительный инструмент. Единственный инструмент, на котором играют жестами рук в пространстве. Это феноменально и интересно, и вроде как первый электронный инструмент. Нет ничего похожего. Я не могу припомнить какой-либо другой инструмент, на котором играли бы жестами. Его невозможно освоить, так что я по большей части просто издаю с его помощью отдельные звуки. Хотелось бы мне с ним лучше справляться.

Для «Больницы Никербокер» я возвращаюсь к фрикционному идиофону, и я очень далек от мастеской игры на нем. Я заново собрал его прошлым вечером. И с ним я бы тоже хотел уметь обращаться получше.

Пару раз в «Больнице» я уже играл на индийской флейте, думаю, стоит повторить.

У меня есть электрический укулеле. Как-то я поехал в отпуск на Гавайи, но не смог найти место в чемодане для обычного укулеле — а там полно магазинов с ними. Там это как «Старбакс». Куда бы вы ни пошли, везде увидите длинноволосого парня с укелеле за спиной. Это просто фантастическая вещь. Я был на Гавайях в течение недели и решил, что в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Не знаю, в следующий мой саундтрек будет сложно его вставить. Не думаю, что во втором сезоне «Больницы Никербокер» вы услышите электрическое укелеле — но, кто знает, всякое возможно.

Просто слегка исказить звук, и это будет уже не укелеле, а новый спецэффект.

Точно. К третьему сезону мы доберемся до волынки.

«Больница Никербокер: Эпоха волынки». Вы не говорили с Хармони Корином о его новом фильме, «Западне»?

Говорил, да. Он прислал мне сценарий. Я не знаю, что произойдет дальше. Он прислал мне электронную музыку малоизвестного автора. Таким образом, мы произвели своего рода обмен идеями и поговорили о сценарии. Я не знаю, на какой стадии сейчас этот проект. Я надеюсь, что буду работать на нем. Он вроде как выпал из поля зрения.

Все наше интервью — это способ привлечь внимание Хармони. Вы не связывались с Джаддом Апатоу или кем-то занятом в новом о Пи-Ви? Это же был ваш трамплин, позволивший Содербергу вас заметить [речь о сериале «Пи-Ви», выходившем в 1986 -1991 годах]?

Первый раз об этом слышу. А Пол Рубенс будет участвовать?

Да. Показывать будет Netflix.

Это было бы действительно здорово. Я имею в виду, что я хотел бы — но это значит стоять в тени Дэнни Эльфмана, который занимает то место, на котором хотел бы быть я. Потому что он определяет звук шоу.

Я хотел бы вернуться в детство. Это был, кажется, 1988 год. Моя первая работа. И я продолжаю приставать к моему агенту, что хотел бы поработать над более легким фильмом. Что-то, где никого не бьют ножом, никто не принимает наркотики и никаких беременных женщин не вскрывают живьем.

«Вы знаете, я бы действительно хотел поработать над фильмом без всякой кровищи».

Если только это не смешно.

Почему вы предполагаете, что людям не нравится, что вы делалете, и вас всегда увольняют с рекламных проектов?

Ну, если бы я знал ответ на это, то мог бы, вероятно, предотвратить свое увольнение.

Пожалуй, обвиню-ка я в этом других. Я думаю, процесс идет иначе, потому что я-то обычно работаю со знакомыми режиссерами. Я всячески за близкую работу с тем, кто тебя нанял. Обычно если я доволен и режиссер доволен — то всё хорошо выходит.

В мире рекламы своя иерархия. Я даже не встречаюсь с теми, на кого вроде как должен работать, и вся обратная связь идет через вторые руки. Обычно меня в рекламу приводили режиссеры — Хармони предложил мне несколько реклам, Ник предложил мне несколько реклам, им нравилось это снимать.

Если продюсеру агентства нравится то, что я сделал, это идет на следующий уровень — то есть в агентство, которое снимает ролик и отвечает перед самим клиентом. Перед «Адидасом», «Кока-Колой», что-то вроде того. Я с ними сам никогда не встречался, но, думаю, они прогибаются так, как клиент им скажет. Думаю, клиент — он как тот старик в доме престарелых в «Во все тяжкие»: в инвалидном кресле, с баллоном кислорода и с ингалятором. Он смотрит ролик, слышит музыку, сидит молча, но всем понятно, что он в бешенстве. У него дым валит из ушей. И тогда меня увольняют.

Это очень конкретный образ рекламщиков.

Понятия не имею, почему меня увольняют, но я это вижу именно так.