Синемафия посмотрела: «Стёртая личность»
25 марта 2019; автор: Коллективный разум
Авторы Синемафии делятся своими впечатлениями о фильме «Стёртая личность».
На этой неделе Синемафия посмотрела новую картину Джоэла Эдгертона, которого все мы больше знаем как актёра, а не как режиссёра. Разбираемся, получилась ли у него вторая режиссёрская полнометражная работа.
Ожидания от второго фильма Джоэла Эдгертона изначально были очень высокими — отличный актёрский ансамбль, актуальная тематика, удачная дебютная работа, и, наконец, очень хороший литературный источник наводили на мысль о том, что испортить здесь что-то довольно сложно. И, кажется, режиссёр сам это понимал и очень боялся всё испортить, что сослужило «Стёртой личности» не очень хорошую услугу. Актёры не подвели, и направление вектора выбрано правильно (в отличие от совсем наивного «Неправильного воспитания Кэмерон Пост»), но страх Эдгертона оттолкнуть своего зрителя перекрыл практически все хорошие начинания.
И ведь чего здесь бояться? Сейчас не восьмидесятые и даже не девяностые, уже отгремела волна нового квир-кино, давно вышла «Горбатая гора» и современный зритель, казалось бы, видел всё. Но Эдгертон боится. Он сглаживает рассказанные Гаррардом Конли подробности его недельного пребывания в католическом центре по излечению от гомосексуализма, максимально сокращает проходившую через всю книгу тему самоубийства, намеренно изменяет подробности описанного изнасилования, смягчает тему кризиса веры, в книге бывшую одной из ключевых. На первый план у него выходит тема семьи, но и она сведена к классическим чередованиям ссор и примирений. В жизни Конли, к сожалению, всё было не так просто. Единственной по-настоящему удачной находкой (сложно сказать, режиссёрской или актёрской) оказывается последний приезд героини Николь Кидман в коррекционный центр. Она выскакивает из машины в простеньком домашнем плюшевом костюме, буквально в чём была, и мать Гаррарда Конли, несомненно, поступила бы так же. Если не оборачиваться на литературный источник, то сглаженность и схематичность, даже при хороших актёрах и общей атмосферности, очень сильно бросается в глаза. Особенно этим грешит финал (опять же, изменённый), где Эдгертона, помимо прочего, подводит талант сценариста, и Лукасу Хеджесу с Расселом Кроу приходится обмениваться очень странной серией монологов, в которые и они сами, судя по всему, не верят. Другой режиссёр, более смелый и талантливый, мог бы на этом же материале и с этими же актёрами сделать что-то гораздо более сильное. Ведь тема-то важная, и говорить о ней крайне необходимо, но один боится, а вторую понесло в Джона Хьюза. Ну что ты будешь делать.
Начнем с того, что понятие «литературный источник», которое вводит Юля, все-таки нуждается в небольшом уточнении: речь идет о биографической книге, а не о чисто художественном произведении.
Мемуары Конли от типографского станка до экрана добрели в практически рекордный срок — прошло каких-то два года; но Эдгертон, отвечавший за режиссеру и сценарий, выбрал не лобовой подход («превращу-ка я свой фильм в иллюстрацию к книге»), а передачу самого важного для него и Конли аспекта всей «конверсионной терапии» — попытку сделать человека тем, чем он на самом деле не является. В этом смысле российский прокатчик, уйдя от гендерного названия (Boy Erased) в сторону личности в целом, был прав: пациентами центра конверсионной терапии были не только юноши, но и девушки, и одна из самых страшных сцен «ломки пациента» — именно с девушкой, которой предлагается прилюдно покаяться в «грехе гомосексуальности», рассказав в деталях о своем первом опыте.Выбрав уничтожение человека как личности основной темой, Эдгертон действительно сгладил некоторые углы, посвятив самые сильные эпизоды картины противостоянию главного героя и окружающей его замкнутой экосистсемы. С другой стороны, тем самым он смог пойти по пути постепенного наращивания ужаса: сначала у тебя отбирают телефон и записную книжку, потом — дают рекомендации по недопустимости обучения в колледже (там предлагают читать «Лолиту», какой ужас, так нельзя), а потом и давлением пытаются вырвать слова о том, что ты ненавидишь своих родителей. постепенно затягивающаяся на шее удавка, лишающая возможности дышать — именно это ощущение передает все более отчаянная игра Хеджеса, чей герой до последнего пытается угодить всем вокруг.
Собственно, именно в сдержанности Хеджеса лежит, кажется, единственный просчет фильма: герой настолько владеет собой, что за него не получается беспокоиться почти до самого конца; даже происходящий (страшный) эпизод насилия он переживает закрыто, не показывая нам эмоций. Пациенты, находящиеся в центре одновременно с ним — куда более раскрыты и эмоциональны; второй план, который создали Ксавье Долан, Трой Сиван, Бриттон Сир, Джесси ЛаТуретт и другие — куда более эмоциональный, чем герой Хеджеса.
Вот, собственно, и главная претензия к фильму: мы то ли смотрим на происходящее глазами уже взрослого Джареда, который все свои травмы уже пережил и потому способен говорить о них спокойно; то ли действительно наблюдаем за героем, который обладает настолько крепкой нервной системой, что все калечащие секты ему нипочем. В обоих случаях не хватает одного-единственного шажка до того, чтобы герою сопереживать и сочувствовать по полной, без оглядки.
Но при том, насколько хорошо все остальное — с этой претензией жить можно.
Наш вердикт:
