Ксения Рудич«Хороший мальчик»: говорим о фильме с Оксаной Карас и Семёном Трескуновым
15 ноября 2016
Мы не устаём повторять, что «Хороший мальчик» — одна из лучших премьер осени. И лишнее тому доказательство — наш разговор с создателями фильма, после которого не влюбиться в них просто невозможно.
Оксану Карас [режиссёр фильма, — прим. автора] и Семёна Трескунова [исполнитель главной роли Коли Смирнова, прим. автора] мы встретили на спецпоказе фильма в киноклубе «Фитиль». Открытые, добрые, искренние — а у других и не мог получиться фильм с такими же характеристиками! Оксана — это человек, у которого горят глаза, когда она рассказывает о своём проекте. А Семён особенно поражает своей зрелостью, осознанным подходом к профессии и обаянием. Но что говорить — читайте сами.
Разговор с Оксаной Карас
— За счёт чего получилось сделать фильм таким лёгким — от него действительно легко на душе?
— Я сейчас как сороконожка, которая бежала, задумалась на секунду, как у неё это получается, споткнулась и умерла. Наверное, он такой лёгкий, потому что на самом деле мне хотелось поднять очень серьёзные темы, а, поскольку я человек застенчивый, мне очень неловко говорить о серьёзном и болезненном буквально. И ты всегда прячешь большую боль и очень серьёзные вопросы за чем-то лёгким, ироничным. И делаешь такую красивую обёртку, сладкую конфету, которая на самом деле должна иметь очень серьёзный терапевтический эффект. Наверное, если бы мне изначально хотелось снять лёгкое кино, оно не было бы таковым. Мне кажется, что юмор — тот ключ, который открывает все двери и помогает говорить с самыми разными аудиториями, не вламываясь с чем-то большим и страшным с экрана, очень доверительно. Ты располагаешь этой лёгкостью зрителя к себе, а потом говоришь — ребята, ну вот подумайте, как же вы так докатились до такой жизни, как же так, вы все врёте, как вы все запутались, как вы так живёте, взрослые люди.
— Ребёнок должен прийти и всё объяснить.
— Ребёнок, кстати, ничего у нас не объясняет. В начале недели он выглядит умником, который знает всё про эту жизнь, а к концу недели он запутавшийся, растерянный — почти взрослый человек.
— Танцы — это ваша идея?
— Это моя идея. Настя Сомова — мой преподаватель. Я ходила и занималась дэнсхоллом, твёрком — я от всего этого фанатела. И когда я собирала сценарий из драфтов, что написали Михаил Местецкий и Роман Кантор, мне уже тогда казалось, что нельзя делать буквально: нужно придумывать какое-то решение, нельзя снимать, как написано. Я понимала, что я всё равно собираю их так, как интересно снимать мне, но всё равно нужно придумать какое-то ещё художественное решение, чтобы это было интересно. Ты всегда отрекаешься от сценария и входишь в съёмки в этом состоянии отречения, а потом на монтаже отрекаешься от того, что снято, садишься смотреть последний монтаж, и, видимо, от него тоже надо отречься. Просто танцы — это не какой-то авторский волюнтаризм. Там есть некое событие — праздник школы, к которому все стремятся, и на котором они должны танцевать польку. И это — то событие, которое позволило мне туда, насколько это возможно, танцы притащить. Я надеюсь, что это художественное средство помогло раскрыть мне драматургию. И Анастасия Сомова мне с этим очень помогла. И Ира Малая — королева хип-хопа, которая сделала из Александра Паля просто сверхчеловека! Сначала Паль сказал: «Ну ладно, один-два часа мне хватит». Мы ответили: «Ну, наверное. Ты неплохо двигаешься». Он зашёл в зал, они там что-то поделали, вышел Саша и сказал, что пойдёт в зал к новичкам и ещё прорепетирует. Мы его закрыли там и смотрели сквозь стекло, как он с обычными людьми, какими-то домохозяйками, отрабатывает движения. Он оказался таким трудягой! А потом было две или три недели, когда они с Ирой Малой встречались каждый день и работали, потому что, внимание профессионалов, Саша Паль оказался дискоменом, но никак не хип-хопером. Они могли, например, прислать мне в час ночи смс, примерно по настроению как Гагарин полетел в космос, но с содержанием «Александр Паль только что сделал running man». Но, в общем — как без танцев?!
— Отношения Коли и Алисы Денисовны — была ли задача показать это как провокацию, проблему поколений или учитель-ученик, или была задача показать двух людей, которые сосуществуют вместе независимо от возраста?
— У нас не является центральной сюжетной линией любовь мальчика к учительнице. Это некое исходное событие, да, он в неё влюбляется, но у него также роман с дочкой директора школы. У него вообще так много событий, что дай бог ему разобраться к концу недели со всем валом обстоятельств, которые обрушились на него. У нас кино не о любви мальчика к учительнице, не о любви подростка к взрослой женщине, хотя вопрос — кто из них взрослее ещё. У нас кино о взрослении, драматургически там всё очень чётко именно о драме взросления, хотя, конечно, это комедия. Дело в том, что один из сценаристов Рома Кантор в своё время пережил большое сильное чувство к своей учительнице — и это нашло отражение в сценарии. Но если бы не было этого события в фильме, то не было бы и самой картины, потому что для меня было важно снять такое поэтичное кино о рождении первой чувственности. У Коли происходит самое главное — через эту любовь к учительнице в нём просыпается мужчина: он начинает рыцарствовать, он начинает совершать благородные поступки, он начинает защищать её. Для меня это та дверь, через которую Коля попадает во взрослую жизнь, он начинает ощущать себя взрослым человеком. Он понимает, что такое ответственность, что такое — переживать за любимую женщину, идти, невзирая на чины и обстоятельства, вламываться в чужие дома и защищать её, чего бы это ему не стоило. По большому счёту, после того, что произошло между Колей и учительницей, он, наверное, понимает, что существует нечто большее, чем платоническая любовь. Но то, что их связывает, это, скорее, родство двух душ: они могут спокойно разговаривать по телефону, они постоянно друг с другом общаются, дают советы, делятся самым сокровенным. Для меня очень важна эта связь между учительницей и мальчиком — ведь такие связи так часто случаются в жизни: двух совершенно разных людей из разных миров, разных возрастов, но они нужны друг другу, эта связь необходима, они должны общаться, должны помогать друг другу. Это очень здорово, что Коля находит учительницу, а она находит единственного понимающего её человека в лице 15-летнего ученика. Мы не хотели никого провоцировать, наоборот, мы очень переживали, нам важно было получить категорию 12+, и вы не представляете, сколько всего пришлось вырезать, чтобы быть правильно понятыми. Даже выигрышные с точки зрения художественности фильма моменты, но опасные с точки зрения зрителей, на монтаже убирались.
Разговор с Семёном Трескуновым
— Расскажи о своём опыте — история с «Хорошим мальчиком» длится почти 5 лет…
— Если мне не изменяет память, это была зима 2011 года, когда я пошёл на кастинг этого проекта, и пробовал именно ту сцену, которая в итоге вошла в фильм в почти неизменённом виде. Сцена с учительницей, но не «та самая», а когда она уже переживает кризис. Я помню, что мне было очень сложно на пробах, потому что уже тогда мне предлагали выйти из рамок собственного комфорта и сказать какие-то слова, из-за которых мне потом пришлось краснеть, потому что я не такой. На пробах помню, как я ни старался, у меня начинали заливаться краской уши, у меня пылал жаром лоб. Это всегда так — когда ты покидаешь зону комфорта, первые несколько дублей ты просто как рак красный, и каким-то магическим образом на съёмках я сумел этого избежать, что, конечно, огромная заслуга Оксаны. Перед тем, как приступить к работе, мы всё детально проработали, прошли, поэтому у меня было чёткое понимание, что происходит с каждым персонажем в фильме, и у меня не было больше внутреннего зажима.
— Ты изменился больше, когда решил стать актёром, или сейчас, когда к тебе приходит слава?
— Я бы сказал, что кардинально — когда я окончательно для себя решил стать профессиональным актёром. Это случилось далеко не 6 лет назад, когда я только начинал, случилось это по большому счёту года два назад — буквально за пару месяцев до начала съёмок «Призрака». В этот момент по счастливому стечению обстоятельств я посещал курсы по технике Майзнера. Вела их замечательный педагог Светлана Ефремова, она декан драматического отделения Калифорнийского Университета. И во время этих курсов я просто выпал из реальной жизни, и эта техника для меня просто стала откровением. Потому что до этого у меня вообще никакой школы не было, никакой теоретической базы, мне неоткуда было черпать их. Понятно, что можно что-то интуитивно сделать, но везде так выехать нельзя. И, получив эти знания, я просто поня, насколько это круто, насколько мне это нравится, насколько мне нравится детально обрабатывать всю информацию, пришедшую в мою голову — вообще и связанную с кино. Я стал вдумчивее анализировать кино, которое я смотрю, я стал детальнее рассматривать отдельно взятый образ, который я вижу в кино. Это создало обширную картотеку у меня в голове, которой я иногда бессовестно пользуюсь. Но всё новое — это хорошо забытое старое. Ассоциативное мышление — это гениальное изобретение: ты читаешь сцену, ты понимаешь, что ты где-то уже это видел, и тебе не надо заново изобретать колесо, просто играешь так, как ты однажды это видел. Но поскольку, все живые люди отличаются друг от друга, у тебя это получается по-своему, но механизм подхода у меня такой.
— И кто твои главные герои в кино?
— Мой главный герой? Из корифеев — Клинт Иствуд. Будучи маленьким, я подсел на вестерны, причём именно на «долларовую трилогию» Леоне, и «Хороший, плохой, злой» очень долгое время оставался моим любимым фильмом. Сейчас немного поменялись вкусы, но этот фильм всегда входит в десятку. А из актёров, которые поражают меня от начала и до конца — таких, наверное, два: Кристиан Бэйл и Райан Гослинг. Это из американских. Если говорить про советских актёров, у меня есть три любимых: Олег Янковский, Олег Даль и Юрий Никулин.
Мне Стеблов ещё нравится в отдельных ролях, и мы даже когда снимали «Хорошего мальчика» я заметил, как Саша Паль насколько по харизматике похож на Стеблова — просто одно лицо, особенно из «По семейным обстоятельствам».
— Ты себя считаешь больше комедийным или драматическим актёром? Потому что все, кого ты сейчас перечислил, особенно советских, они балансируют на этой грани.
— К Юрию Никулину, например, как ни к кому другому, применим тезис о том, что комедийный актёр может быть драматическим, а наоборот вряд ли. Или Брайан Крэнстон, который полжизни играл в ситкоме, а после 50 получил серьёзнейшую драматическую роль в «Во все тяжкие». И в каждой роли, какой бы я его ни видел, я удивляюсь, как он это делает, как в одном человеке уживаются такие разные образы.
А я просто склонен думать, что такое деление — это немножечко чушь. Актёр если хочет, чтобы его называли актёром, и он сам к себе так относится, он способен сыграть и то, и то. Это довольно правильный подход, потому что комедийность или драматизм фильма диктует в первую очередь сценарий, а не типаж актёра. Надо всегда балансировать. Пускай это рискованно, но это правильно.
— А какие для тебя плюсы и минусы в актёрской профессии?
— Минусов прямо очевидных, которые были бы понятны всем, нет. А вот плюсов много. У меня есть возможность знакомиться с людьми, с которыми вряд ли кто-то может познакомиться в обычной жизни. Это люди такого таланта, такого образа мысли, таких возможностей, которые могут передать такой бесценный опыт, что представить сложно. И эти люди запросто могут стать твоими друзьями, ты можешь пообедать с ними на площадке, ты можешь обсудить с ними любимые фильмы, а потом сыграть с ними в одном кадре, и тебя все будут спрашивать: «А как тебе с ними работалось?». И они могут сказать о тебе что-то приятное, и это прямо как бальзам на душу. И это самый главный плюс, потому что любо дорого.
У меня был опыт работы на сцене, и это мне не сильно близко. Для меня работа актёра более ценна, когда актёр использует не экспрессивный метод игры, когда ты стоишь на авансцене и изливаешь на людей свою энергию, а когда ты очень рафинирован в кадре, сдержан и вся твоя игра состоит из микрореакций, микродвижений. Всё это складывается в цельную картину, и ты просто течёшь по течению. Райан Гослинг в этом смысле в «Драйве» очень хорош — он произносит десять слов за весь фильм, но он умеет быть многозначительным в кадре. Олег Даль такой же: «Клуб самоубийц, или Приключение титулованной особы», где он играет принца Флоризеля, или телеспектакль по «Герою нашего времени». Я когда читал книгу, я не понимал, какой Печорин, у меня был очень расплывчатый образ, а потом я увидел телеспектакль и понял, что Даль был лучшей кандидатурой. При этом непонятно почему: он не был красавцем в общем смысле этого слова, но при этом обладал такой харизмой, бешеной энергетикой, многозначительностью.
— В обсуждении с Оксаной мы выяснили, что фильм получился лёгким, потому что вы заложили в него очень серьёзные вещи. Какая самая главная проблема, конфликт именно для тебя?
— Изначально для меня — извечный конфликт поколений, разговор отца и ребёнка, потому что, собственно, наш фильм нагружен множеством смыслов, сюжетных линий, но если посмотреть глобально, то это проблема влияния на ребёнка: отцовского, ближайшего окружения. Вообще восприятия мира ребёнком, причём такого, которого и ребёнком-то назвать уже сложно, но он ещё не взрослый человек. Вот «Над пропастью по ржи», правда. Он балансирует. Мне нравится сравнивать Колю Смирнова с Холденом Колфилдом, просто потому что они действительно похожи, они очень искренние и добрые люди, просто Холден это скрывает, а Коля — нет. И оба действительно хотят помогать людям, нести добро, потому что они действительно хорошие мальчики. Главное различие в том, что Коля — открытая душа, а Холден — интроверт.
— А ты сам открытый человек?
— Это зависит от ситуации. Я, например, сейчас приехал на спецпоказ дико сонный, может быть, погода так влияет, я могу долго шурупить, как в «Ходячем замке Хаула» у меня в голове всё будет переваливаться, и могу ненароком обидеть кого-то из-за этого. Но вообще я общительный.
— Слушай, это смешно, потому что я по дороге на показ жаловалась на погоду коллеге, и он мне сказал: «Вот и обсуди это с Семёном».
— Да-да. Но это лучше, чем было вчера. Я возвращался с курсов английского языка и приехал домой, промокнув до нитки.
— Есть амбиции поехать заграницу?
— Конечно. Я бы даже сказал не амбиции, а реальные планы.
— Какой самый ценный опыт, который ты вынес из съёмок фильма?
— Как бы смешно это ни звучало, наверное, опыт общения с женщинами. Я сейчас поясню. У меня большая семья: папа, мама, младший брат и младшая сестрёнка. И мама, и сестра — очень активные девушки, и мы находимся в очень близком контакте. По большому счёту, наиболее доверителен с мамой и сестрой, хотя она маленькая — 5 лет ещё. Она совсем зайка, и она очень талантливая. Я очень в неё верю, потому что уже сейчас видно, что ей что-то хорошее с кровью передалось, она прям класс!
А поскольку весь художественный костяк нашего фильма составляли женщины, а именно: режиссёр, режиссёр бэкстейджа, оператор-постановщик, линейный продюсер, хореограф, и две наши прекрасные актрисы. И я в первый раз в жизни оказался в таком окружении женщин. И это был самый прикольный опыт, который я когда-либо имел. Я в который раз убедился, что женщины очень проницательные и тонкие существа. Я правда так считаю. Удивительно, что все мои коллеги — они старше меня, но нам удалось установить такой тёплый и доверительный контакт, что не было никаких разногласий на площадке. Это было ощущение большого праздника, семьи, которая специально приехала в Болливуд, чтобы потанцевать. И, конечно, мне надо было преодолеть все свои зажимы, все свои страхи, максимально дистанцироваться от каких-то предубеждений. Потому что было несколько сцен, когда я вообще не представлял, как мне жить дальше. Например, где я моюсь в душе. И когда весь костяк съёмочной группы — это женщины, а тебе надо раздеться и зайти в душ — снимают же. И клянусь, я стеснялся ровно до того момента, когда сказали: «Камера. Мотор». Это такой волшебный щелчок, после которого не работают ни нормы морали, ни нормы приличия, ни нормы уголовного права — ничего не работает, ты просто растворяешься в том, что ты делаешь, и это прекрасно. Оксана — очень талантливый режиссёр и очень хороший друг.