Василий Соловьев: «План был такой: вот тебе, Миша, 500 тысяч долларов…»

17 ноября 2016

На Киноэкспо Синемафия встретилась с продюсером фильма «Хороший мальчик» Василием Соловьевым.

Наша питерская часть редакции — Владислав Пастернак и Петр Зайцев, — побеседовали с продюсером фильма «Хороший мальчик» Василием Соловьевым об истории создания одного из лучших российских фильмов года (главный приз Кинотавра), о тернистом пути продюсера-дебютанта в большую индустрию, об исполнителях главных ролей и о том, как избежать опасных моментов при выводе фильма в прокат.

Пастернак: Начнем с простого вопроса — как этот проект начинался?

Соловьёв: У меня на странице «Хорошего мальчика» есть блог, и там мы рассказываем буквально по дням, как все происходило.

Вкратце — 6 лет назад мы с моим товарищем решили снимать кино. Такая была безбашенная идея. Мы с ним знакомы с детства, учились вместе в музыкальном училище, а потом он пошел зарабатывать деньги, а я пошел работать на телевидение — ведущим, продюсером, тем и сем, и когда мы встретились, он сказал — давай лучше делать что-нибудь вместе. У меня есть деньги, у тебя есть желание — давай. Мы начали искать проект. И нам очень повезло, что наша энергия поиска совпала с энергией Михаила Местецкого, который тоже искал выплеск для своей творческой энергии — так у всех творческих людей случается постоянно.

Мы хотели совершенно другой проект снимать, чтобы он написал нам кино про спорт, потому что он только что закончил «Легенду № 17», а он сказал — нет, я не хочу про спорт, я это не люблю. Давайте лучше снимем кино про школьника. Мы сказали — а на что это будет похоже? Он — на «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен». И мы ударили по рукам. Он пошел писать сценарий с Ромой Кантором и тогда еще с Колей Куликовым, а мы отправились организовывать компанию, собирать офис-шмофис и все дела. Вот такое было начало, и это состоялось 7 сентября 2010 года.

А после этого — ворох событий, сначала Коля Куликов ушел из этого процесса. Потом у нас всё менялось, мы привлекали Толстунова, он хотел с нами это делать, потом разошлись дальше, пошли вместе, пытались делать это с такими продюсерами и с сякими, потихоньку двигались вперед. Но, мне кажется, это не мы двигались, этот проект как-то сам по себе двигался, и все, что нужно, сам к себе собирал, а что не нужно — отбрасывал. Наверное, можно было это кино сделать лучше. Но в том виде, в котором он сделан — он собрал все лучшее, что было вокруг нас, включая Хабенского, наших партнеров Бондарчука с Рудовским, Sony, музыку нашего композитора Морскова, художника Рябушинского. И, конечно же, Семен [Трескунов], который приходил к нам еще в 2011 году таким вот шкетом (ролик есть в интернете, его можно посмотреть). Этот проект вел-вел-вел его, чтобы он вырос. Когда ему было 11 лет, мы сразу сказали — другого человека просто не может быть. Мы даже дико расстроились тогда. И я не представляю, с кем бы мы могли это снять — за 5 лет ни одного подобного парня не встретили.

Пастернак: Вы снимали уже после «Призрака»?

Соловьёв: Снимали после «Призрака». Мы с Семеном встретились и договорились, и даже сняли тизерный ролик для Минкульта и получили деньги, но еще не видя «Призрак». А когда снимали — уже видели.

Зайцев: Расскажите про режиссера. Как появилась Оксана на проекте?

Соловьёв: Смешно. Недавно прочитал интервью Местецкого, где он говорит, мол, мы с ребятами разошлись, и они нашли Оксану Карас. На самом деле мы с Оксаной вместе лет 20 уже. Мы работали на НТВ-Плюс 15 или 18 лет, прошли огонь, воду и медные трубы, съели пуд соли, были на всех Олимпийских играх, работали в прямом эфире, в кривом, делали фильмы, она была всегда рядом. И, когда наша компания образовалась — мы сидели втроем, даже вчетвером: Юра Храпов, мой партнер, я, моя супруга Татьяна, Миша Местецкий, мы сидели в кафе Старлайт на Маяковке и обсуждали «Хорошего мальчика», и в этот момент там была и Оксана, которая — «О, вы встречаетесь с Местецким, он клевый, я тоже хочу!» Местецкий начал что-то писать. Она — «Как он клево пишет, как это все здорово, потрясающе, как это все здорово!» Потом, когда Миша отказался снимать этот фильм (в первый раз, потому что он несколько раз приступал к проекту)…

Пастернак: Изначально Местецкий должен был стать режиссером?

Соловьёв: Да-да, это должен был быть его фильм до мозга костей, без какого-либо вмешательства в творчество, потому что мы были молодыми продюсерами, и наша позиция была такая: вот тебе деньги, иди всем докажи, что все вокруг… ну, как они привыкли говорить, что все вокруг не умеют снимать кино, а ты умеешь. Окей, мы в тебя верим — на! И он не стал это снимать. Но оставил мне с Ромой не один вариант сценария, а восемь. И Оксана сказала, я вам сейчас соберу из восьми один, легко. И собрала. И, когда через полгода Михаил это увидел, читал, ржал, говорил — я даже не вижу, где здесь «склейки» в этом сценарии. Она уже очень хорошо тогда поработала. Мы с ней сняли один фильм, документальный, художественный, еще какой-то, ролик-шмолик, и у нас до сих пор не было железобетонной уверенности, что мы с ней, потому что партнеры приходят — «мы с дебютантом не хотим, нет, а давайте Мишу уговорим»… Мы еще раз пытались его уговорить. «А давайте вот наш режиссер…» Мы смотрим — а чем он лучше Оксаны? Потом другой партнер — «Нет, вот мой ученик будет снимать». Мы такие — да почему, собственно? У нас был очень тонкий и творческий момент, когда мы отказались от Оксаны, когда один продюсер сказал, мол, уже три года прошло, давайте так: завтра деньги, но снимает вот этот человек. Мы такие думаем: да е-мое, мы три года болтаемся и не можем этот сценарий реализовать, надо что-то делать. Мы, естественно, спорили, почему не Оксана. А он говорит — вот нет, и всё. И еще был дедлайн подачи документов в Минкульт. Мы тогда сказали, что подписываем другого режиссера, но будем сражаться за Оксану и не теряем надежду. Он — «да ради Бога». И мы вышли оттуда и поняли, что он не будет даже слушать нас, потому что бумагу уже заполучил, и документы пошли в Минкульт. И мы поняли, что не то что предали человека, а предали нашу некую общность, которая была, мы с утра до вечера снимали кино, писали сценарии, и вдруг… И я послал такой запрос в космос, чтобы этот сценарий к нам вернулся. И он к нам вернулся — там не дали денег, сам не дали, и сценарий снова оказался у нас. И тогда я себе сказал, что это будет Оксана точно. И никаких других вариантов. И дальше мы готовились только с Оксаной, прошло год-полтора, нам повезло в Минкульте, и мы снимали уже с ней.

Пастернак: Вы сказали, что у вас были разные партнеры-продюсеры — это потому что у вас не хватало своих ресурсов, или вы хотели как-то усилиться?

Соловьёв: Когда все начиналось, план был такой: вот тебе, Миша, 500 тысяч долларов, — а это был 2010 год, совершенно другие деньги (они, естественно, были в рублях) — вот 500 тысяч долларов, на что этого хватит? Мы точно снимем, на продвижение не знаю, но мы найдем прокатчика. И, естественно, это все был абсолютно безответственный разговор, как я, проживший 6 лет продюсер, теперь знаю. На практике все вообще не так. Но разговор такой был. Мы собирались за эти 500 снять фильм и с ним как-то двигаться. Но, к счастью, жизнь повернулась иначе — эти 500 раскидались на другие дела. Мы сняли фильм «Репетиция» с Оксаной, написали один сценарий, заказали другой, участвовали в разработке разных вещей, которые не состоялись, но были очень важны нам в нашем становлении. На одни только офисные расходы каждый раз по миллиону-полтора уходило, и мы пришли к тому, что в 2015 году и даже раньше у нас не было денег на полноценный продакшн. Тем более, что и с курсом начались скачки. Мы просто не сняли бы это. А мы еще не собирались снимать ни с Хабенским, ни с Ефремовым — аппетит приходит во время еды. Если бы мы в 2010 сняли бы то, что собирались, мы бы сейчас здесь не стояли ни с Sony, ни с кем-то другим — был бы фильм с хорошими, но малоизвестными актерами и чистый артхаус, потому что этот сценарий позволяет сделать что угодно, настолько он интересный, глубокий и многослойный, что позволяет превратить это в социальщину, а можно так, как вы видели на экране, когда все в конце поют, хохочут и аплодируют.

Зайцев: Какой итоговый бюджет, если не секрет?

Соловьёв: Не секрет. Он официальный абсолютно. Благодаря жестким требованиям Минкульта он учтен до последней копейки — 54 миллиона рублей. Мы получили 35, докладывали, докладывали, докладывали, деньги кончились, и мы соединились с компанией Art Pictures. Был выбор — взять деньги в банке в кредит или получить партнера, и мы выбрали второе. Это совершенно новый виток жизни.

Я вообще не жадный. Мы много придумали — тот же проект «Ледокол» придумали мы, но переуступили, потому что ежу понятно, что Толстунов сделал бы круче. Он специализируется на фильмах-катастрофах, это мощнейший продакшн. Мы отдали, и мы указаны в титрах, но у нас нет такого, что мы бы сейчас сами на картонке снимали. Тимур Вайнштейн презентовал сериал про золотую лихорадку — это тоже мы начинали вместе с нашим товарищем Корнихиным, но я почувствовал, что не могу это протолкнуть дальше, и мы сказали, мол, ребята, мы просто не можем. То же самое с «Хорошим мальчиком» — его жизнь важнее, чем наша суета. Так ему реально лучше. Поэтому я легко нахожу общий язык и с прокатчиками. С Art Pictures у нас и дискуссий-то не было, по одной трассе идем — это очень здорово.

Пастернак: Кино в результате получается такое, как вы его задумывали, или партнеры в него внесли что-то?

Соловьёв: Партнеры, когда посмотрели фильм, он уже был готов на 98%. Из них 40% мы провели в очень тяжелом многомесячном процессе утрамбовывания вместе с режиссером. В ноябре 2015 фильм был двухчасовой, мы его тогда показывали уже некоторым прокатчикам, но еще не Sony. Фильм тогда увидели почти все прокатчики, какие есть, особенно отечественные. И мы с Оксаной когда полюбовно, когда через силу ужимались, и когда пришли Art Pictures, они сказали, мол, ребята, мы вам поможем, но у нас есть парочка замечаний. Это были очень лайтовые замечания. Я спросил, а если мы так не сделаем, вы нам не поможете? Они сказали — да нет, но мы просто скажем, что вы не послушали умных людей. Мы послушали умных людей. Они просто предложили в некоторых местах чуть-чуть поджаться. А так как я и сам это тоже чувстовал, я это с удовольствием сделал. А они не лезли ни в какую работу — ни в саундтрек, ни в во что. Просто помогали фильму больше вздохнуть, потому что поняли, что к ним пришли люди, которые этот фильм переварили, прожили, и они очень бережно к фильму относились.

Общеизвестный факт, что Федор вообще не участвовал в этом процессе до Кинотавра и впервые сам фильм увидел на Кинотавре. Он сказал, что не будет вмешиваться, мол, с Дмитрием Рудовским, пожалуйста, занимайтесь, а если все получится, то я как директор этого предприятия на Кинотавре все с удовольствием посмотрю. И потом, когда все уже так хорошо сложилось, мы Федора Сергеевича с благодарностью вписали в титры, и он теперь тоже наш сопродюсер. Это очень важно. Если ты не позвонил, не написал, не сказал, ничего и не будет. Одно слово Федора очень большой вес имеет. Мы это ценим и двигаемся дальше вместе. Мы работаем, он помогает, ведет нас.

Зайцев: То есть, тот факт, что Федор играл вместе с Семеном в «Призраке», никак не отразился?

Соловьёв: Отразился. Во-первых, это отразилось на том, что мы не взяли Федора на главную роль. Это мог бы быть тот самый крутой мужик, которым является директор школы. Просто, когда нужно взять крутого мужика, все берут Федора. Во-вторых, Федор — он такой «крутой безусловно». А нам нужен был крутой, но с серьезной ущемленностью и «потрепанный». А Федор, хоть он и может сыграть потрепанного человека, что мы видели в «Воине» — все-таки у него изначально несется образ другой. А нужен был человек, на которого наложен такой отпечаток жизни, что он в себе это несет, и, хотя все вокруг школьники считают «блин, какой крутой мужик» — но, как копнешь, там оказывается, что и с семьей не то, и так далее. И мы не хотели повторять соединение Семена с Федором и даже не стали ему это предлагать. Но Семен с Федором очень дружны, и, когда они уже встретились на Кинотавре, там, конечно, была любовь и обнимашки.

Пастернак: Семен в одном интервью сказал, что он не хочет в будущем быть актером, а хочет сам продюсировать. Как-то он в этом смысле пытался участвовать в проекте?

Соловьёв: Нет.

Пастернак: В силу возраста?

Соловьёв: Семен прав в том смысле, что судьба актера непредсказуема. Масса таких молодых людей, которые потом куда-то испарились. Он в этом смысле мальчик умненький. Как продюсер он, конечно же, не участвовал, но он полностью жил этим проектом. Он полностью участвовал во всех пробах. Конечно же, не сам кастинговался — он был утвержден с самого начала — он со всеми девчонками сразу общался, участвовал во всех промо, какие только были, и послушивал, посматривал со стороны.

Я не мастак придумывать «легенды», поэтому говорю как есть. Он еще очень молодой. Он же совсем мальчишка, приходит и начинает разговаривать по-умному, по-взрослому — и превращается в того самого Колю Смирнова, а ты смотришь на него, как на 14-летнего мальчика. Тогда он уже, правда, был 15-летний, почти 16. Он слышит, как кто-то что-то сказал, и несет уже эту информацию. Хотя он очень умный, но еще только формируется, и это даже не сравнить с другими школьниками, но он еще в том жесточайшем процессе, просто пока не может держать тот удар, который держат взрослые. Потому что взрослые — это всегда сражение убеждений, сражение философий, тех вещей, которые в тебе уже сложились с годами. А когда человек молодой — ты ему все объясняешь, раскладываешь по полкам, и он не может тебе ничего противопоставить, потому что ты давишь на него жизненным опытом. Так что в каких-то организационных делах он участия не принимал, но везде ходил, всему учился, и, думаю, ему будет дико интересно вспоминать те расклады, которые у нас были на этом проекте. Хочу сказать, что это были реально интересные и суровые расклады. Непростые. Драматические!

Пастернак: Еще про актеров. Иева Андреевайте. Я видел ее в «Он — дракон», в других небольших ролях, а тут у нее главная роль, наконец. Как она попала в проект?

Соловьёв: Вы знаете, весь каст — это, за редким исключением, режиссер. Режиссер у нас потрясающе видит актеров. Что на фильме «Репетиция» собрала из почти никому не известных актеров такой ансамбль, что в «Хорошем мальчике». Где она ее заприметила — это лучше у нее спросить, но ее она первую же пригласила на кастинг, на пробы, мы ее увидели и сразу поняли — это она. Мы поняли, что это она.

Но, чтобы это подтвердить, потом общались еще с огромным количеством актрис, и очень известных, и других, список великолепный. Со всеми ними целовался Семен на пробах, и всем это дико нравилось. Но в Иеве есть вот эта «англичанкность» — легкий акцент и что-то… у меня с англичанками давно такие взаимоотношения. Они немного не от мира сего. У нас у одного приятеля, режиссера, и у меня, у многих была такая влюбленность в школе — именно с англичанкой. Что-то в них есть. Может, английский язык придает определенный шарм, может, иняз или педагогический факультет придает это — наверное, они какие-то другие, бог его знает. Да простят меня остальные учителя. В ней эта отрешенность — такая немного «фью-фью-фью» — была.

Пастернак: Ожидаете каких-то вопросов, связанных со скандалом вокруг 57-й школы?

Соловьёв: Стараемся не акцентировать это до проката и потому не ожидаем.

Пастернак: Я не буду вставлять это в интервью.

Соловьёв: Нет, вы можете это вставлять. Там есть сцена, где Алиса Денисовна говорит: «Есть такое время — past perfect. Это когда что-то случилось и закончилось. Я учительница, ты ученик, все остальное глупо, опасно…» И так далее. Это ключевые слова. Естественно, критики, с которыми мы столкнулись на Кинотавре, видят что-то другое. Меня это поражает: критик видит «А» и не видит «Б».

Пастернак: Это же очень невинная картина.

Соловьёв: Да, тем более, что она настолько невинна, что мы прекрасно знаем и изучили, благодаря дружбе с Андреем Зайцевым, те грабли, на которые можно наступить, как с фильмом «14+», когда Минкульт попал… Я реально видел этот ворох бумаг, который пришел из прокуратуры и из всех общественных организаций, и точно такой же ворох бумаг, являющийся ответом на эти запросы, потому что Минкульт как государственная организация не может не ответить на такие письма. И то, что им пришлось поставить рейтинг 16+ на абсолютно невинный фильм, пропагандирующий любовь, чистые чувства и так далее. Это в нашем-то XXI веке. Это, конечно, дикость абсолютнейшая.

Рецепт один: не вставлять в промо-материалы что-то, что могло бы помочь этим людям зацепиться за эту тему. Эти люди есть, они сидят в интернете, мы даже знаем конкретные группы, где они сидят. У них такой бизнес. У нас другой бизнес. Соответственно, не то, чтобы я против этого или воюю с этим — я просто воспринимаю это как данность и лавирую в сложившейся ситуации.

А так, конечно, это животрепещущая тема, которая была всегда. Это не мы ее придумали. Как будто сейчас какие-то особые времена! Нет. Всегда про это снимали и говорили, и людей некоторых прощали, некоторых сажали. Некоторые умели останавливаться, некоторые — нет. Так что самое главное — мы, по моим ощущениям, очень тонко и правильно с этой темой обошлись в фильме, и взросление этого мальчика прошло, с одной стороны, в очень боевых, с другой — в очень поучительно-комфортных условиях. Можно было бы из этого сценария сделать такую социальщину, что ого-го. Но все заканчивается очень хорошо.