«После тебя»: словами героя

16 марта 2017

«После тебя» Анны Матисон посвящен судьбе артиста балета. Но это не производственный фильм, хотя он и затрагивает тему непростых взаимоотношений между жителями загадочного, воздушного мира сценического искусства. Синемафия рассказывает на примере «После тебя», как героя можно раскрыть при помощи слов.

«После тебя» — это фильм-жизнь, фильм-судьба и фильм-характер. А характер у главного героя непростой, что в свою очередь сильно сказывается на его судьбе. И тем более непросто сохранить все это в переводе. Нашей команде довелось поучаствовать в создании английских субтитров к фестивальной версии фильма и от души поломать голову над тем, как донести до международной аудитории все заложенное.

Впрочем, обо всем по порядку.

ВНИМАНИЕ, ТЕКСТ СОДЕРЖИТ СПОЙЛЕРЫ!

Ну здравствуй, это я

Вот наш герой появляется в кадре, и все ближе волнительный момент: сейчас он скажет свою первую реплику. С чего начинает отсчитывать историю своей речевой характеристики Алексей Темников? С весьма однозначного ответа на вопрос взволнованного журналиста: «Д-да пошел ты». Этой фразой сценаристы решительно окунают зрителя в мир героя — мир, который он активно старается изолировать от окружающих.

Почему он это делает? Потому что мир окружающих, который те активно ему навязывают, Темникову невыносим. Это мы постепенно узнаем в следующих сценах. Там, за пределами его «я», создаются салоны красоты для собак и шахматные клубы в танцклассах, там из динамиков телефонов безо всякого предупреждения то Шевчук хрипит, то «Сплин» прорывается. Там лгут и не хотят слышать правды, а самой важной ценностью становится жизнь ради жизни, наполненной бесцельной деятельностью.

Герой давно и уже привычно отрицает эту вселенную и ее правила: «Надо… надо… А кому надо?». Его не берут умилительные рассуждения врача о том, что дети, мол, наше будущее: «Существо, которого не было раньше, — это гибрид бобра и зайца?». Собственно, предостережения другого врача непосредственно о здоровье самого Темникова натыкаются на еще более резкий отпор: «Да пошел ты. Бестолочь». Впрочем, он ведет себя так не только потому, что «трусливые, злобные, закомплексованные дилетанты» окружают его сейчас. Он с юности считает, что вправе судить других, а главное — не скрывать своих суждений (фрагмент интервью с молодым артистом подытоживает его дерзкое: «Такие вопросы не задают. А тот, кто их задает, — просто набитая дура»). «Я это не при тебе делаю, я это вообще делаю. Волки — санитары леса». И это право, как и его прямой и ясный внутренний мир, даны Темникову его талантом.

Какие приемы использовали сценаристы для создания образа героя не отрицательного, но отрицающего через его речь, и какие решения выбрали переводчики для передачи этих решений на английском:

Заикание. Как видно из первой реплики, Темников заикается. Вопрос передачи заикания в субтитрах — неоднозначный: здесь главенствует принцип «не напиши лишнего», а в некоторых случаях лишней может оказаться каждая буква. Поэтому графически в переводе заикание отображено лишь в тех моментах, когда это важно для диалога (непосредственно обсуждается его участниками) и когда такое отображение (п-повтор согласных через дефис) однозначно будет воспринято как приём, а не как опечатка. Поэтому первая фраза героя «Д-да пошел ты» в переводе звучит просто как «Go to hell». А далее по тексту уже встречается и «Ded-d-duction: no.».
Императивы. Герой довольно часто и резко командует. И на всякое «Убирайся!» есть свое «Get out!», императив можно смело переводить императивом.
Метафоры. Речь героя богата скрытыми сравнениями, большинство из которых не слишком приятны адресатам, основаны на вполне международных образах (шахматные фигуры, мелкие зверушки, крупные суда) и переводятся достаточно прямо. Однако над некоторыми из них стоит поразмыслить: если театр «пропах нафталином», стоит ли отходить от яркого, но все же неологизма «the smell of mothballs hits me right here» в пользу устойчивого выражения? Мы не решились. А вот «генерал палисандрового дерева Лан Пирот» стал всего лишь «rusty Tin Man» (заржавевший Железный дровосек), ведь англоязычный мир не знает о дуболомах и их предводителе.
Метонимии. Неприятное герою понятие может использоваться для обозначения всего спектра неприятных герою явлений. Например, Шопен герою неприятен. К счастью, с переводом тут проблем также не возникает.
Рифма. Наш герой любит заигрывать с рифмующимися словами, иногда примешивая другие средства выразительности. Например, находясь в кругу семьи, он использует выражение «семейная Одиллия». Здесь важно было сохранить отсылку к предшествующему диалогу, поэтому в переводе — «Domestic Odil-lic harmony» (сохраняется параллель c idyllic harmony). Когда герой на вопрос: «А вы любите балет?» — отвечает: «А вы любите минет?», здесь уже важнее сохранить шокирующую публику лексическую единицу, поэтому в переводе «Do you like giving blowjobs?», хотя оно и не рифмуется с ballet.

В большинстве случаев речь героя представляла собой настоящий подарок для переводчиков — максимальная прямота, минимум подразумеваемого, что на уме, то и на языке. Оставалось только сохранить прямоту и образность, уложив их в строгие рамки субтитров.

Кризис самоидентификации

Увы, жить в той параллельной реальности, которой принадлежит его дух, герой не может — трагическая случайность прошлого разрушила единственный известный ему смысл существования. Он — гениальный танцор балета, который больше не может танцевать: «А объективная правда — это то, как я прыгал в двадцать лет и какой балет мог сделать… Нет балета — нет правды». «Был — гений, теперь — существо, которое знает, что такое гений. Сальери, ты помнишь, он не выдержал гения рядом. Я двадцать лет выдерживал гения внутри себя».

Гений же — явление многогранное. И он по-прежнему видит и слышит то, что положено гению. И говорит об этом. И оказывается, у него есть кто-то, кто готов его слушать, — неожиданно обнаружившаяся дочь Кьяра. В диалогах с ней герой раскрывает свое видение мира наиболее полно: «Музыка — это набор звуков, которые являются искусством. Все, кто это не понимают, кто не слышит музыку, мне не интересны».

Темников, кажется, быстро понимает, что дочь может стать его единомышленником. И, может быть, поэтому он не щадит ее чувств: «Ты почти слышишь музыку. Но технически ты бездарна. Жалко». Она мечтает танцевать, но слышит от отца лишь: «Ты не умеешь. И никогда не сможешь. Зря теряешь время».

Ars longa, vita brevis

Сам Темников зря терять время совсем не хочет. Тем более что обстоятельства намекают ему, что времени может оказаться не слишком-то и много, но герою это будто бы на руку: «Чтобы что-то сделать, нужно быть либо от рождения отчаянным… либо чтобы обстоятельства стали отчаянными». И вот, он отправляется на поклон в учреждение, где все «педики», к самому «идолищу на капище». Идолище вызывает у героя непреодолимое желание язвить и напоминать, что на афишах нужно писать «Премьера — через „е“», и все-таки от этого человека зависит, будет ли поставлен балет по задумке Темникова — выстраданная им история о герое, «осмелившимся претендовать на индивидуальность» и непонятого толпой.

Окончательно сформулировав важное решение, Темников готов пойти на многое ради того, чтобы оно осуществилось. Но мир людей не хочет принять его балет и его жертвы. А Темников не хочет принимать мир, лишенный целей: «Кому нужно, чтоб вы тут продолжали? Что вы тут есть, что вас здесь нет». Вопрос творческого наследия тревожит его все сильнее: «Сдохну — обо мне снимут сопливую передачу, ты дашь сопливое интервью, и этот комок соплей — всё, что останется после меня…».

Жертва и триумф

От отчаяния ли, или ради попытки примерить на себя судьбу героя своего балета, Алексей решает снизойти до мирских удовольствий. Его снисхождение очевидно, его речь сочится сарказмом, обычно ему несвойственным: «Решил… пожить. Семейная Одиллия», «Очень калорийно, мам». На вопрос, хороши ли стихи его отца, он без колебаний отвечает, что стихи отличные. Excellent poetry, good sirs.

И лишь с одним человеком он по-прежнему прям, и честнее, наверное, чем с самим собой. В разговоре с дочерью он снова озвучивает (и, должно быть, осознает) судьбоносную формулу: «А чтобы мой балет показали по центральному каналу, должен или случиться государственный переворот… или чтобы я умер». И как только вселенная в лице Гергиева дает ему шанс, Темников решительно прекращает эксперимент с «настоящей жизнью», напоследок бросив беременной невесте, которую он так и не перестал звать выхухолью: «Да пошла ты со своими помидорами».

Мощный финал судьбы героя перекликается с его балетом и с его экспериментом — свой последний танец он танцует на потребу толпе, предварительно сообщив режиссеру: «У меня нет друзей».

Его задумка исполнена. Его предсказания сбываются. И люди ведут себя так, как он от них того ждал. Почти все люди. Стоило ли это торжество истины жизни в изоляции — наверное, вопрос неправильный. С точки зрения героя, пожалуй, правильный вопрос — стоит ли хоть чего-нибудь жизнь без смысла. А смыслом, как и музыкой, может считаться далеко не все подряд.

Услышь меня

Героя действительно легко невзлюбить. Если смотреть только на то, как он ведет себя с другими, на его презрительное «прекрати есть» и «пошел вон». В современном обществе быть неприятным в общении означает обречь себя на непонимание. Но если вы хоть раз оказывались в ситуации, когда только вы знаете решение, — да хоть чего, хоть задачи по алгебре, один из класса — а остальным это решение непонятно и странно, оттого они глупости говорят и бумажками кидаются, вы сможете приподнять завесу характера Алексея Темникова — человека, для которого ответ на вопрос о смысле жизни был однозначен. И если хоть когда-нибудь вы пробовали поступить не так, как от вас того ожидают — да хотя бы родители — вы поймете, как сложно не стать черствым среди людей, которые не желают смириться с тем, что ты другой. И вы полюбите не гения в человеке, но человека в гении.