Дарья МякишеваЭкранизации Виктора Гюго, часть 3: «Человек, который смеется»
3 апреля 2017
Синемафия завершает рассказ о том, как по-разному подходили к экранизациям произведений французского классика.
В первой части мы рассказали об экранизациях романа Виктора Гюго «Собор Парижской Богоматери»; во второй — об «Отверженных» и их экранных воплощениях; пришло время «Человека, который смеется».
В 1869 году, всё ещё находясь в изгнании на острове Гернси, Виктор Гюго публикует роман «Человек, который смеется». Книгу достаточно прохладно встретила и критика, и публика. Во всяком случае, такого успеха, как у «Отверженных», ни у одного из последующих романов не было.
Первую короткометражную версию романа сняли во Франции в 1909 году, но она до наших дней не сохранилась.
Первую полнометражную немую черно-белую картину выпустила в 1928 году студия Universal. После «Горбуна Собора Парижской Богоматери», выпушенного в 1923 году, студия планировала повторить закрепить успех и снять ещё одну экранизацию Виктора Гюго с Лоном Чейни, но из-за того, что у Universal были проблемы с получением прав на роман, Лон Чейни переключился на «Призрака Оперы». Уже после выхода «Призрака» студия снова вернулась к «Человеку, который смеется», только на этот раз роль Гуинплена была закреплена за Конрадом Фейтом. В кресло режиссера пригласили опытного и успешного Пауля Лени. Дею сыграла Мэри Филбин, Урсуса — Чезаре Гравина, а герцогиню Джозиану — Ольга Бакланова.
Грим Гуинплена разрабатывал Джек Пирс — автор всех главных монстров студии Universal: Дракулы, Монстра Франкенштейна, Мумии. Спустя годы работу Пирса возьмут за основу художники DC comics, придумывая облик Джокера для комиксов о Бэтмене.
На данный момент это одна из самых ярких, эмоциональных, фантастически точных (хотя финал и выглядит как хеппи-энд, легко можно представить, что режиссер остановился на полуслове: в книге Гуинплен тоже успевает попасть на лодку с больной Деей, но не успевает спасти ей жизнь) экранизаций.
Воодушевленная первыми успешными показами, Universal чуть погодя перевыпускает фильм в прокат с отдельно записанным саундтреком и звуковыми эффектами.
Удивительно, но фильм в 30−40-ые годы не получил звукового ремейка, как, например, тот же «Горбун Собора Парижской Богоматери». К роли Гуинплена присматривались Кристофер Ли и Кирк Дуглас (!).
Но, как бы то ни было, первый звуковой и цветной фильм появился в Италии, туда же был перенесен сюжет романа: Гуинплена стали звать Анжело, а место королевы Анны заняла Лукреция Борджиа. Анжело сыграл французский актер Жан Сорель.
Во Франции первой экранизацией романа стал трехсерийный телефильм в 1973 году. Режиссером и соавтором сценария выступил Жан Кершброн. Роли сыграли: Филипп Букле (Гуинплен), Дэльфин Дезье (Дея), Жорж Маршаль (лорд Дэвид), Джульетт Виллар (герцогиня Джозиана), Филипп Клэй (Баркильфедро, он же сыграл в Клопена в «Соборе Парижской Богоматери»). Это тоже довольно хорошая и точная экранизация романа, хотя и порой поданная несколько в лоб. Раздражающий очень многих момент с критикой английской аристократии тут иллюстрируется точно так же, как и в книге: перечислением недвижимости с подтверждающими кадрами.
И, наконец, последняя французская экранизация романа «Человек, который смеется» вышла в 2012 году. Режиссером картины стал Жан-Пьер Амери, а роли исполнили канадец Марк-Андре Гронден (Гуинплен), Жерар Депардье (Урсус), Эммануэль Сенье (герцогиня Джозиана) и Криста Тере (Дея). Съемки проходили в Чехии. Жан-Пьер Амери пытался придать фильму готическую атмосферу с налетом гротеска, и порой лента ощущается как «подделка» под Тима Бёртона; не то чтобы это плохо, но даже у нынешнего Бёртона это получается лучше. Нечего и говорить, что до фильма Пауля Лени ни одна из более поздних экранизаций не дотянула.
К тому же Жан-Пьер Амери презрел главную фабулу романа. Если отбросить обычную для Гюго социальную критику (с нескольким страницами перечисления недвижимости, да) и красочные описания (снег, холод, ужас, мертвец на виселице), то это история о том, как одного искалеченного душой и телом человека зажало между двумя женщинами: одна — ангел во плоти, другая — черт в юбке и обе его хотят, но наш герой так ни на что не решается.
То есть, смотрите: сорокалетний с чем-то Виктор Гюго приезжает в Англию, озирается и решает, что все проблемы англичан от «зажатости», в том числе и сексуальной, и пишет об этом книгу. В фильме же про это вообще забыли, и наш герой от предложения герцогини Джозианы не отказывается, а это очень-очень опошляет фильм.
Подводя итоги, хочется сказать: книги Виктора Гюго экранизируют так давно и так часто не потому, что существует «кризис идей и отсутствие воображения», кинобизнес, а в особенности крупнобюджетные постановки — это большой финансовый риск и грех, что называется, не обналичить хорошую идею ещё раз (пример — «Горбун Парижской Богоматери» 1939 года). Другая проблема — как это делается. Даже при наличии действующего тогда кодекса Хейса и очень успешного в художественном и финансовом смысле предшественника, RKO удалось снять замечательную картину. В 1958 году появляется тяжеловесная и немного неуклюжая, но в целом хорошая экранизация «Отверженных», и если Фредрику Марчу в каком-то смысле не хватает «весу» в его Вальжане, то Жан Габен с лихвой компенсирует это на годы и годы вперед — его Вальжан, пожалуй, самый удачный из существующих. С другой стороны, есть совершенно чудовищные примеры (вспомним мультфильм студии Disney «Горбун из Нотр-Дама»).
Если говорить о личных предпочтениях, то мне больше всего в следующих экранизациях Виктора Гюго хотелось бы видеть, как режиссеры, сценаристы, актеры рискуют, пытаются выйти за рамки типичного «костюмного кино». В конце концов, Гюго сам рисковал, сам пытался пробовать что-то другое (а так же создавать и успешно эксплуатировать «хайп»), не сдерживал себя в одних рамках. Его жизнь, начиная от детства с матерью-роялисткой, папой — генералом наполеоновской армии, юность, пришедшаяся на эпоху Реставрации, и зрелость в период от Июльской революции 1830 года до Февральской революции 1848 года, наконец, изгнание — всё это отражалось в его романах.
В заключении привожу цитату филолога Наума Берковского: «Выхождение жизни из своих границ, выхождение людей из своих границ — вот в этом пафос Виктора Гюго и в этом пафос романтизма. Помните, я вам говорил о реке Миссисипи, размывающей свои берега. Это такая символика романтики. Река Миссисипи не считается со своими берегами. Жизнь не считается со своими границами, люди не считаются со своими ролями. Все выходит из своих границ».